536
1
0
0
©
скрытый текст
— Правда — это то, что в данный момент считается правдой…
— Вот вы говорите — охота…
— Я говорю?
— Ну хорошо, не говорите, думаете.
— Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
— Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
— Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: «Томас, — говорит, — не приехал ещё господин пастор?» Я говорю: «Нет ещё». Он говорит: «Ну и слава богу». Очень вас ждёт.
— Она сбежала от меня два года назад.
— По правде говоря, барон, я бы на её месте сделал то же самое.
— Вот поэтому я и женюсь не на вас, а на Марте.
— К сожалению, при живой жене вы не можете жениться вторично.
— При живой? Вы предлагаете её убить?
— Да упаси вас Бог, барон!
— Но вы же разрешаете разводиться королям.
— Ну, королям в особых случаях, в виде исключения, когда это нужно, скажем, для продолжения рода.
— Для продолжения рода нужно совсем другое.
— Мне сказали — умный человек.
— Ну мало ли что про человека болтают!
— Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!
— Стань таким, как все, Карл! Я умоляю!
— Как все? Что ж ты говоришь? Как все… Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов, с Шекспиром не переписываться…
— Ты что, хочешь повесить в доме эту мазню?
— Чем она тебе мешает?
— Она меня бесит! Изрубить её на куски!
— Не сметь! Он утверждает, что это работа Рембра́ндта
— Кого?
— Ре́мбрандта
— Враньё.
— Конечно враньё, но аукционеры предлагают за неё двадцать тысяч.
— Двадцать? Так продайте.
— Продать — значит признать, что это правда.
— Баронесса, как вам идёт этот костюм амазонки! Рамкопф, вы, как всегда, очаровательны! Как дела, корнет? Вижу, что хорошо!
— Судя по обилию комплиментов, вы опять с плохой новостью.
Имеешь любовницу — на здоровье! Сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтоб на них женились. Это аморально!
Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами: "На волю, всех на волю!"
— Подъём в 6 часов утра!!
— Ненаказуемо.
— С 8 до 10 — подвиг.
— Как это понимать?
— Это значит, что от 8 до 10 утра у него запланирован подвиг. Ну, что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу?
— Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть.
— А грудь оставляем на месте?
— Нет, берём с собой!
— Где мой военный мундир?
— Прошу, Ваше Высочество, прошу!
— Что-о?? Мне — в этом? В однобортном? Да вы что? Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы! Нет, мы не готовы к войне!
— Господа офицеры, сверим часы! Сколько сейчас?
— 15:00!
— 15 с четвертью!
— А точнее?
— Плюс 22!
— Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! Вас приказано арестовать. В случае сопротивления приказано применить силу.
— Кому?
— Что кому?
— Кому применить силу в случае сопротивления, вам или мне?
— Не понял…
— Так, может, послать вестового переспросить?
— Это невозможно.
— Правильно. Будем оба выполнять приказ. Логично?
— Э-э-э…
— И это хорошо. Одну минуточку. Значит, это делается примерно так. В стороночку, господа! Вы вообще уйдите. И, конечно, танцы! Трактир всё-таки.
Всё в порядке, Ваше Высочество. Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту. Просил передать, чтоб не расходились.
— Это ещё что такое?
— Арестованный.
— Почему под оркестр?
— Ваше Высочество, сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить.
— А где же наша гвардия? Гвардия где?
— Очевидно, обходит с флангов.
— Кого?
— Всех!
— Ваше Высочество, ну не идите против своей совести. Я знаю, вы благородный человек и в душе тоже против Англии.
— Да, в душе против. Да, она мне не нравится. Но я сижу и помалкиваю!
— Нет, это не герцог, это тряпка!
— Сударыня, что вы от него хотите? Англия сдалась!
— Почему продолжается война? Они что у вас, газет не читают?
— Ты не забыл, что через полчаса начнётся бракоразводный процесс?
— Он начался давно. С тех пор, как я тебя увидел.
Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.
— О чём это она?
— Барона кроет.
— И что говорит?
— Ясно что: «подлец», говорит, «псих ненормальный, врун несчастный»…
— И чего хочет?
— Ясно чего: чтоб не бросал.
— Логично.
— Карл, почему так поздно?
— По-моему, рано: не все глупости ещё сказаны.
Есть пары, созданные для любви, мы же были созданы для развода.
Якобина с детства не любила меня и, нужно отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства. В церкви на вопрос священника, хотим ли мы стать мужем и женой, мы дружно ответили: «Нет!» — и нас тут же обвенчали. После венчания мы уехали с супругой в свадебное путешествие: я в Турцию, она в Швейцарию. И три года жили там в любви и согласии.
— Я протестую! Вы оскорбляете мою подзащитную!
— Правдой нельзя оскорбить, уважаемый адвокат!
Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить 20 лет вместе.
— Но я же сказал правду!
— Да чёрт с ней, с правдой! Иногда нужно и соврать. Понимаете, соврать! Господи, такие очевидные вещи мне приходится объяснять барону Мюнхгаузену!
— 32 мая, 33-е, ну, и так далее....
— Ну вот и славно! И не надо так трагично, дорогой мой. Смотрите на это с присущим вам юмором… С юмором!.. В конце концов, Галилей-то у нас тоже отрекался.
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно…
— В конце концов я всегда уважал ваш выбор: свободная линия плеча....
— Не усложняй, барон. Втайне ты можешь верить.
— Я не умею втайне. Я могу только открыто.
Раз лишний день весны никому не нужен, забудем о нём. В такой день трудно жить, но легко умирать.
Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
— А что если не побояться и…
— Ликвидировать! Или… приблизить?
— Соединить!
Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем! Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен… как Карл Фридрих Иероним… а уж пьёт его лошадь или не пьёт — это нас не волнует.
— В Германии иметь фамилию Мюллер — всё равно что не иметь никакой.
— Всё шутите…
— Давно бросил. Врачи запрещают.
— С каких это пор вы стали ходить по врачам?
— Сразу после смерти.
— А говорят, ведь юмор — он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает.
— Не всем. Тому, кто смеётся, продлевает, а тому, кто острит, укорачивает.
— Хороший мальчик?
— 12 килограмм.
— Бегает?
— Зачем? Ходит.
— Болтает?
— Молчит.
— Умный мальчик, далеко пойдёт.
Одни мои похороны дали мне денег больше, чем вся предыдущая жизнь.
Завтра годовщина твоей смерти. Ты что, хочешь испортить нам праздник?
— Сегодня в полночь у памятника.
— У памятника. Кому?
— Мне.
— Четвёртый раз гоним этого кабанчика мимо Его Высочества, а Его Высочество, извините за выражение, мажет и мажет! Прикажете прогнать пятый раз?
— Нет! Неудобно. Он его уже запомнил в лицо.
— Кто кого?
— Герцог кабанчика!
Делайте что хотите, но чтоб через полчаса в лесу было сухо, светло и медведь!
— А вы за это время очень изменились, господин бургомистр.
— А вы зря этого не сделали.
Я на службе. Если решат, что вы — Мюнхгаузен, я паду вам на грудь. Если решат, что вы — Мюллер, посажу за решётку. Вот и всё, что я могу для вас сделать.
Господи, неужели вам обязательно нужно убить человека, чтоб понять, что он живой?!
— Ну скажи что-нибудь на прощанье!
— Что сказать?
— Подумай. Всегда найдётся что-то важное для такой минуты.
— Я… я буду ждать тебя!
— Не то!
— Я… я очень люблю тебя!
— Не то!
— Я буду верна тебе!
— Не надо!
— Они положили сырой порох, Карл! Они хотят тебе помешать!
— Вот.
Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь, в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на земле летит неодинаково: там — мгновения, тут — века.
Господи, как умирать надоело!
Да поймите же, барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врёт.
— Когда я вернусь, пусть будет шесть часов.
— Шесть вечера или шесть утра?
— Шесть дня!
Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!
— Вот вы говорите — охота…
— Я говорю?
— Ну хорошо, не говорите, думаете.
— Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
— Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
— Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: «Томас, — говорит, — не приехал ещё господин пастор?» Я говорю: «Нет ещё». Он говорит: «Ну и слава богу». Очень вас ждёт.
— Она сбежала от меня два года назад.
— По правде говоря, барон, я бы на её месте сделал то же самое.
— Вот поэтому я и женюсь не на вас, а на Марте.
— К сожалению, при живой жене вы не можете жениться вторично.
— При живой? Вы предлагаете её убить?
— Да упаси вас Бог, барон!
— Но вы же разрешаете разводиться королям.
— Ну, королям в особых случаях, в виде исключения, когда это нужно, скажем, для продолжения рода.
— Для продолжения рода нужно совсем другое.
— Мне сказали — умный человек.
— Ну мало ли что про человека болтают!
— Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!
— Стань таким, как все, Карл! Я умоляю!
— Как все? Что ж ты говоришь? Как все… Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов, с Шекспиром не переписываться…
— Ты что, хочешь повесить в доме эту мазню?
— Чем она тебе мешает?
— Она меня бесит! Изрубить её на куски!
— Не сметь! Он утверждает, что это работа Рембра́ндта
— Кого?
— Ре́мбрандта
— Враньё.
— Конечно враньё, но аукционеры предлагают за неё двадцать тысяч.
— Двадцать? Так продайте.
— Продать — значит признать, что это правда.
— Баронесса, как вам идёт этот костюм амазонки! Рамкопф, вы, как всегда, очаровательны! Как дела, корнет? Вижу, что хорошо!
— Судя по обилию комплиментов, вы опять с плохой новостью.
Имеешь любовницу — на здоровье! Сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтоб на них женились. Это аморально!
Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами: "На волю, всех на волю!"
— Подъём в 6 часов утра!!
— Ненаказуемо.
— С 8 до 10 — подвиг.
— Как это понимать?
— Это значит, что от 8 до 10 утра у него запланирован подвиг. Ну, что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу?
— Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть.
— А грудь оставляем на месте?
— Нет, берём с собой!
— Где мой военный мундир?
— Прошу, Ваше Высочество, прошу!
— Что-о?? Мне — в этом? В однобортном? Да вы что? Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы! Нет, мы не готовы к войне!
— Господа офицеры, сверим часы! Сколько сейчас?
— 15:00!
— 15 с четвертью!
— А точнее?
— Плюс 22!
— Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! Вас приказано арестовать. В случае сопротивления приказано применить силу.
— Кому?
— Что кому?
— Кому применить силу в случае сопротивления, вам или мне?
— Не понял…
— Так, может, послать вестового переспросить?
— Это невозможно.
— Правильно. Будем оба выполнять приказ. Логично?
— Э-э-э…
— И это хорошо. Одну минуточку. Значит, это делается примерно так. В стороночку, господа! Вы вообще уйдите. И, конечно, танцы! Трактир всё-таки.
Всё в порядке, Ваше Высочество. Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту. Просил передать, чтоб не расходились.
— Это ещё что такое?
— Арестованный.
— Почему под оркестр?
— Ваше Высочество, сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить.
— А где же наша гвардия? Гвардия где?
— Очевидно, обходит с флангов.
— Кого?
— Всех!
— Ваше Высочество, ну не идите против своей совести. Я знаю, вы благородный человек и в душе тоже против Англии.
— Да, в душе против. Да, она мне не нравится. Но я сижу и помалкиваю!
— Нет, это не герцог, это тряпка!
— Сударыня, что вы от него хотите? Англия сдалась!
— Почему продолжается война? Они что у вас, газет не читают?
— Ты не забыл, что через полчаса начнётся бракоразводный процесс?
— Он начался давно. С тех пор, как я тебя увидел.
Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.
— О чём это она?
— Барона кроет.
— И что говорит?
— Ясно что: «подлец», говорит, «псих ненормальный, врун несчастный»…
— И чего хочет?
— Ясно чего: чтоб не бросал.
— Логично.
— Карл, почему так поздно?
— По-моему, рано: не все глупости ещё сказаны.
Есть пары, созданные для любви, мы же были созданы для развода.
Якобина с детства не любила меня и, нужно отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства. В церкви на вопрос священника, хотим ли мы стать мужем и женой, мы дружно ответили: «Нет!» — и нас тут же обвенчали. После венчания мы уехали с супругой в свадебное путешествие: я в Турцию, она в Швейцарию. И три года жили там в любви и согласии.
— Я протестую! Вы оскорбляете мою подзащитную!
— Правдой нельзя оскорбить, уважаемый адвокат!
Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить 20 лет вместе.
— Но я же сказал правду!
— Да чёрт с ней, с правдой! Иногда нужно и соврать. Понимаете, соврать! Господи, такие очевидные вещи мне приходится объяснять барону Мюнхгаузену!
— 32 мая, 33-е, ну, и так далее....
— Ну вот и славно! И не надо так трагично, дорогой мой. Смотрите на это с присущим вам юмором… С юмором!.. В конце концов, Галилей-то у нас тоже отрекался.
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно…
— В конце концов я всегда уважал ваш выбор: свободная линия плеча....
— Не усложняй, барон. Втайне ты можешь верить.
— Я не умею втайне. Я могу только открыто.
Раз лишний день весны никому не нужен, забудем о нём. В такой день трудно жить, но легко умирать.
Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
— А что если не побояться и…
— Ликвидировать! Или… приблизить?
— Соединить!
Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем! Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен… как Карл Фридрих Иероним… а уж пьёт его лошадь или не пьёт — это нас не волнует.
— В Германии иметь фамилию Мюллер — всё равно что не иметь никакой.
— Всё шутите…
— Давно бросил. Врачи запрещают.
— С каких это пор вы стали ходить по врачам?
— Сразу после смерти.
— А говорят, ведь юмор — он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает.
— Не всем. Тому, кто смеётся, продлевает, а тому, кто острит, укорачивает.
— Хороший мальчик?
— 12 килограмм.
— Бегает?
— Зачем? Ходит.
— Болтает?
— Молчит.
— Умный мальчик, далеко пойдёт.
Одни мои похороны дали мне денег больше, чем вся предыдущая жизнь.
Завтра годовщина твоей смерти. Ты что, хочешь испортить нам праздник?
— Сегодня в полночь у памятника.
— У памятника. Кому?
— Мне.
— Четвёртый раз гоним этого кабанчика мимо Его Высочества, а Его Высочество, извините за выражение, мажет и мажет! Прикажете прогнать пятый раз?
— Нет! Неудобно. Он его уже запомнил в лицо.
— Кто кого?
— Герцог кабанчика!
Делайте что хотите, но чтоб через полчаса в лесу было сухо, светло и медведь!
— А вы за это время очень изменились, господин бургомистр.
— А вы зря этого не сделали.
Я на службе. Если решат, что вы — Мюнхгаузен, я паду вам на грудь. Если решат, что вы — Мюллер, посажу за решётку. Вот и всё, что я могу для вас сделать.
Господи, неужели вам обязательно нужно убить человека, чтоб понять, что он живой?!
— Ну скажи что-нибудь на прощанье!
— Что сказать?
— Подумай. Всегда найдётся что-то важное для такой минуты.
— Я… я буду ждать тебя!
— Не то!
— Я… я очень люблю тебя!
— Не то!
— Я буду верна тебе!
— Не надо!
— Они положили сырой порох, Карл! Они хотят тебе помешать!
— Вот.
Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь, в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на земле летит неодинаково: там — мгновения, тут — века.
Господи, как умирать надоело!
Да поймите же, барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врёт.
— Когда я вернусь, пусть будет шесть часов.
— Шесть вечера или шесть утра?
— Шесть дня!
Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!
Читать все комментарии (1)
